Чингисхан. Книга первая. Повелитель Страха. - Страница 67

Отчаявшись обрести бессмертие, я спросил о нем у Чань-Чуня. Старый китаец развел руками.

— Господин, бессмертие есть только у души. Чем чище и совершение душа, тем ярче и возвышеннее будет твоя следующая жизнь.

— Душа подобна пару, — ответил я мудрецу. — Пар есть — но его нет. Он бесплотен и бессилен. В таком бессмертии нет смысла.

И тогда Чань-Чунь дал мне шкатулку, выстланную изнутри мехом звездного соболя. В ней лежал конь из серебристого металла. Я сразу понял, что он сродни моему Волку, но не имеет такой силы. Конь — всего лишь сосуд, способный сохранить слова и мысли, чтобы передать их другому.

Старец рассказал мне о древних богах, в незапамятные времена создавших подобные фигурки. У каждой из них есть особый дар. Волк, например, вызывает страх у врагов, а Конь может передать некое послание и привести своего обладателя к назначенному месту. Еще Чань-Чунь предостерег меня против демонов с прозрачной кожей и их помощников-людей.

— Они охотятся за фигурками. Бойся их, повелитель, — сказал он.

Я ответил, что боюсь только гнева Вечного Синего неба. Тогда Чань-Чунь объяснил, как использовать Коня. Кроме того, он вручил мне мешочек с «крупинками вечности». После этого Чань-Чунь попросил отпустить его домой.

Я щедро наградил мудреца, но он отказался от золота и драгоценностей. Вместо этого он начал умолять меня сохранить жизнь тысячам пленных китайцев, захваченных при штурме цзиньских городов. Елюй Чу-сай посоветовал мне выполнить просьбу Чань-Чуня. Помимо этого я освободил всех ученых монахов-даосов от налогов. Это была хорошая плата за Коня и крупинки.

Четыре года шкатулка и мешочек хранились в моей сокровищнице. Четыре года неотложные дела не давали мне возможности приступить к исполнению задуманного плана. И только когда я, монгол, от слабости упал с лошади во время охоты, стало ясно, что медлить больше нельзя. И все же я старался успеть сделать как можно больше в этом времени. Но холодеющие руки и ноги, ночные удушья и бессилье по утрам дали мне понять — все, я стою у самой черты, за которой нет ничего, лишь тьма забвения.

И тогда я позвал Елюй Чу-сая и рассказал ему о том, что собираюсь сделать…

Елюй Чу-сай приезжает на одиннадцатый день. Он очень устал, проделав без остановки путь из Каракорума до этих безвестных гор.

— Говори! — приказываю я ему.

— О, Учитель, все было сделано именно так, как вы и задумали. Камни, изображающие ваше тело, мы положили в полированный гроб из горной сосны, его поместили в гроб из серебра, а его — в золотой гроб. Десять тысяч богатырей-турхаудов скакали впереди процессии, убивая всякого встречного, будь то человек или зверь, чтобы враги до поры не прослышали о вашей кончине. По прибытии к подножью Хангая нас ожидали сотни тысяч монголов и людей иной крови, собравшихся, чтобы в последний раз поклониться вам. Сто больших телег, полных золота, отвезли мы к могиле вашей. Сто лучших степных скакунов забили мы. Сто самых прекраснейших дев легли в гробницу рядом с конями. Наконец, сто сильнейших багатуров добровольно дали убить себя, чтобы охранять своего повелителя в другой жизни. Никто из смертных, кроме меня, ваших сыновей и ближайших полководцев не знает, где находится могила. Тридцать три раза прогнали мы табуны лошадей по той долине, чтобы ничто не указывало на место захоронения. Все землекопы, все возчики и слуги, помогавшие нам, убиты. Сотни воинов, что несли дозоры на окрестных горах, так же убиты. Убиты и те, кто убивал их. Тайна вашего погребения, Учитель, будет сохранена в веках.

— И в веках же будет жить легенда о могиле Чингисхана! — хохочу я, довольный рассказом советника. — Глупцы станут тратить свои жизни на то, чтобы найти сокровища и мои останки. Им невдомек, что гроб пуст, а главное свое сокровище — Волка — я не отдам никому и никогда!

Открываю шкатулку и извлекаю из нее Коня. Елюй Чу-сай внимательно следит за мной. Я сжимаю фигурку в кулаке, закрываю глаза и проделываю то, чему научил меня Чань-Чунь. Потом кладу фигурку обратно и передаю шкатулку советнику.

— Храни ее как зеницу ока.

— Да, Учитель.

— Когда придет время, твой потомок — а кому, как не ему, отпрыску умнейшего человека на земле, доверить это право? — узнает место моего настоящего упокоения. Конь подскажет, Конь приведет. Ледяная пещера под водопадом надежно сохранит мое нетленное тело. Воскреснув, с помощью Волка я довершу то, что не успел в этом времени.

— Да, Учитель.

— Ну, вот и все. Осталось лишь принять снадобье Чань-Чуня, дарующее бесконечный сон. Колода готова?

— Все готово, Учитель.

Елюй Чу-сай кланяется и уходит. Я в последний раз остаюсь один. Вечное Синее небо, дай удачи исполнить задуманное! Вспоминаю слова, пришедшие мне на ум, когда я только начал творить мир в степи: «Боишься — не делай, делаешь — не бойся…». Прошло почти полвека, а ничего не изменилось. Я вновь стою у края ковра судьбы. Надо сделать всего лишь шаг…

Советник возвращается.

— Учитель, пора! Солнце клонится к закату.

— Вечное Синее небо… Я пожелал, чтобы твой потомок узнал мою тайну в самом пустынном месте державы, у подножия Гиндукуша.

— Там, где погиб ваш внук Мутуген.

— Да, там, где погиб единственный за все время моих деяний Чингизид. Прощай, Елюй Чу-сай.

— Прощайте, Учитель. Я в точности исполню вашу последнюю волю.

Выхожу из юрты. На земле лежит огромная кедровая колода. Кадки с горным медом стоят поодаль. Дрожащими пальцами кладу в рот «крупинку вечности». Люди, на которых я опробовал действие этого снадобья, спят уже четыре года. Он живы — но выглядят как мертвецы.