Чингисхан. Книга первая. Повелитель Страха. - Страница 29

К оглавлению

29

Я беру листок, читаю вслух:

— «Повестка… Управление КГБ при СМ СССР по ТАССР предлагает гр. Новикову Артему Владимировичу явится для допроса в качестве свидетеля в 10 часов 13 октября с.г. к сотруднику Пархоменко И.С. по адресу: г. Казань, уд. Дзержинского, 23, ком. 65. В соответствии со ст. 73 УПК РСФСР явка обязательна. Примечание: при себе необходимо иметь паспорт. Начальник отдела УКГБ при СМ СССР по ТАССР…»

Далее следует подпись.

— Тебя вызывают на Черное озеро? — трясущимися губами спрашивает мать. — Что ты натворил? Что случилось?!

Глава десятая
Черное озеро

Черное озеро — место в Казани легендарное. Само название способствует возникновению мрачной ауры у любого учреждения, находящегося тут. А уже если речь идет о госбезопасности, то все ясно без слов. КГБ, преемник не менее грозного НКВД, для простого советского человека — жупел.

Про сроки и лагеря — это тоже, наверное, по большей части легенды. Темные, пугающие, рассказываемые шепотком по кухням, после «рюмки чаю». Словечки «ежовщина», «враги народа», «репрессии», «Гулаг», «культ личности» — они как раз из этих легенд. Обычно тема лагерей возникает спонтанно. Какая-нибудь небритая личность, хватанув стакан «три семерки», начинает шипеть:

— Полстраны сидело, полстраны охраняло.

«Вот и моя очередь пришла, — вжимая голову в воротник куртки, невесело усмехаюсь я. — Неужели посадят? Но за что? Валюты там вроде не было, наркотиков каких-нибудь или оружия — тоже. Шмотье одно да журнальчики. Мелочь! Хотя вот как раз журнальчики-то может быть и не мелочь…»

Я иду мимо Ленинского садика. Голые деревья машут черными ветками, словно прощаются со мной. Летом тут хорошо — тихо, зелено. Зимой тоже — каток, музыка, полно народу. А сейчас смотреть на садик без содрогания невозможно, на душе делается тоскливо — хоть вой.

Вот и здание КГБ. Что говорить следователю, я продумал до мелочей. Все ночь на это убил, чего уж там. Про Надьку ничего говорить не буду — она, что называется, «не при делах». А вот Бики «сдам», причем с потрохами. Никаких угрызений совести — этому гаду полезно будет повертеться на гэбэшной сковородке.

…В здании КГБ хорошо пахнет — новой мебелью и кофе. Предъявляю повестку на входе, и меня отправляют на второй этаж. Нахожу нужный кабинет, берусь за ручку и на секунду замираю. Меня охватывает страх. Сейчас будет допрос. Меня будут допрашивать. Как преступника. Черт, почему мои колени подгибаются? Почему на лбу выступил пот? Я ни в чем не виноват! Умом я понимаю это, но проклятые нервы не хотят считаться с моими умозаключениями. Они дрожат, как листья на ветру. Какое простое и короткое слово «страх»! А вот бороться с ним — сложно. Глубоко вдыхаю, как перед выстрелом, и стучусь.

— Да, войдите! — слышится из-за двери веселый голос.

Вот и все. Обратной дороги нет…

Следователь поднимает на меня глаза. Он круглолицый, очень светлый, даже брови и ресницы белые. Располагающее, открытое, добродушное лицо. Увидев меня, он поднимается из-за стола и спортивной походкой идет на встречу, крепко пожимает руку.

— Артем Владимирович! Здравствуй, здравствуй, дорогой! Проходи, располагайся. Хочешь — в кресле, хочешь — на стуле.

Сажусь на краешек стула, оглядываюсь. Просторный, светлый кабинет. Мебель под орех, в шкафу за стеклом — книги, журналы. В основном художественная литература, фантастика. Замечаю несколько томиков Стругацких, Булычева, Варшавского, Шефнера, Гора, Парнова и Емцова. На стене — выложенный из кусочков полированного дерева портрет Дзержинского. Стол украшает лампа, красная настольная лампа, точно такая же, как у меня дома.

Страх уходит, улетучивается, ускользает. Вот только что он был, наполнял меня собой, как сигаретный дым комнату, но словно бы кто-то распахнул окно — и ветер выдул дым, сделал воздух свежим и чистым.

— Кури, — следователь пододвигает красно-белую пачку «Столичных». — Или, может быть, чаю?

— Нет, спасибо.

— Зря, у нас хороший чай, из братской Индии, — он улыбается.

— Я завтракал…

— Ну, неволить не стану. Слово гостя — закон для хозяина.

Повисает пауза. Он барабанит пальцами по столу, смотрит в окно, наконец, как бы извиняясь, произносит:

— Даже не знаю, с чего начать. Бред какой-то… Нормальный парень, комсомолец, спортсмен, журналист — и вдруг, такое… Как же тебя угораздило-то?

Пожимаю плечами. Что значит — как? Все проще простого. Но он истолковывает мое молчание по-своему:

— Я понимаю — ерунда приключилась. Вот помню, был я маленьким и в деревне мы с пацанами по лугу бегали, в войнушку играли. Ну, знаешь, как это — «Я с пестиком, ты с кенжиком. Тахтах! Падай, ты убит!». В общем, валялись в траве, ползали по-пластунски… И я, представляешь, вляпался в коровье дерьмо. Случайно, просто не заметил. И все, игра оказалась испорчена. Пришлось идти на реку, отмываться…

Следователь умолкает, закуривает, сквозь огонек спички смотрит на меня.

— Сдается мне, брат, что ты вот в такую же ситуацию попал, а?

— Наверное…

— Во-от! — его улыбка становится еще шире. — Но поскольку ты, Артем, человек советский, и прямо скажем, хороший человек, наша задача, наша общая задача — помочь тебе смыть с себя то дерьмо, что случайно — тут нет никаких сомнений — оказалось на твоей биографии.

— Смыть?

— Именно. Или ты что, думаешь, что КГБ — это стучание кулаком по столу, нахмуренные брови и лагерный срок без суда и следствия? Э-э-э, милый, отстал ты от жизни…

— Да ничего я не думаю.

— Ой, да не ври только! — машет он рукой. — Стереотипы крайне живучи. Нет, конечно, когда-то оно так и было. Но! В тот период по другому-то было нельзя. Кругом враги, и внешние, и внутренние. Поэтому он… — последовал жест в сторону портрета Дзержинского, — был беспощаден. Карающий меч революции, что ты хочешь. Но революция давно кончилась. Сейчас совсем другие времена. И мы, Комитет государственной безопасности, уже не только и столько караем, сколько помогаем. Да и кого карать-то? Собственных товарищей? Наших, советских людей? В жизни всякое бывает. Оступился человек, заигрался — а тут коровье дерьмо в траве. Вот и получается, что КГБ отчасти… прачечная. Не самая приятная работенка, скажу честно, но если не мы, то кто? Понял, осознал? Что молчишь, товарищ Новиков?

29