Чингисхан. Книга первая. Повелитель Страха. - Страница 26

— Мудрость стариков вызывает уважение, — степенно произнес Дэй-сечен. — И еще я скажу тебе, о Есугей рассудительный: красу дочерей нашего племени знают все. Ханы твоего рода всегда брали наших девушек. Едва только восходили на девять белых войлоков, как тут же и слали сватов. Ну, а мы всегда соглашались. Запрягали в самую большую кибитку самого быстроногого темно-серого верблюда и отправляли красавицу на ханское ложе. Унгиратские жены славны щитом своим. А девушки — кротостью. Не прогадаешь ты, если решишься найти Темуджину невесту здесь.

— Я услышал тебя, о Дэй-сечен, — ответил Есугей. — Ты не зря носишь прозвище «мудрый». Свой ответ я дам завтра утром.

Темуджин полночи не спал. От цзиньского вина болела голова, но сильнее этого тревожили мальчика слова отца. Какое решение он примет? Что скажет утром? Неужели будет выбирать невесту из дочерей Дэй-сечена? А вдруг выберет ту, умалишенную? В юрте гости, а она поет про себя песни и качается! Вот дурочка…

Только перед рассветом Темуджин забылся тяжелым сном. Но спать ему пришлось недолго. Отец поднял мальчика и велел идти за собой.

— Ночью прискакал гонец. На Орчун-голе видели разъезды татар. Мне надо возвращаться, — на ходу сказал он сыну. — Мы говорили с Дэй-сеченом. Твой невестой будет его дочь Борте. Сейчас вы познакомитесь. Ты на время останешься здесь.

Темуджин знал — когда отец говорит так, спорить бесполезно. Он вздохнул, вошел в ярко освещенную масляными светильниками юрту и застыл, как вкопанный. Рядом с Дэй-сеченом на детской скамеечке сидела одетая в расшитый золотом халат та самая дурочка.

— Ну, иди же, — Есугей подтолкнул его в спину. — Иди, Темуджин!

Пришлось повиноваться. Борте, едва только Темуджин встал перед ней, не поднимая глаз, спросила:

— Ты умеешь играть в бабки?

— Конечно, умею, — фыркнул мальчик, и в свою очередь, задал вопрос: — А ты почему вчера качалась, как пьяная?

— Я про себя молила Тенгри, чтобы вы не уехали, и ты стал моим мужем, — тихо ответила девочка и посмотрела на Темуджина своими черными, бездонными, как ночь, глазами. Посмотрела — и сын Есугея-багатура почувствовал, как земля колыхнулась у него под ногами…

Отец покинул курень Дэй-сечена, едва солнце поднялось над вершинами далеких гор. На прощание он сказал Темуджину:

— Поживешь в зятьях у унгиратов. Сойдешься с новой родней. В степи сейчас тревожно. Я пришлю за тобой или приеду сам, как только мы прогоним татар. Прощай, Темуджин. Да хранит тебя Вечное Синее небо.

И вскочив на коня, он вдруг весело крикнул Дэй-сечену:

— Моего парня страсть как не любят собаки! Береги его от них!

Дочери унгиратского вождя, столпившиеся поодаль, прыснули в кулачки. Темуджин насупился. Он и вправду с малолетства боялся собак и ненавидел их. Косматые пастушьи псы-хасары платили ему тем же, постоянно набрасываясь на мальчика.

Пока Темуджин злился от обиды, Есугей отъехал достаточно далеко. И только тогда, глядя вслед быстро удаляющемуся отцу, мальчик понял, зачем тот сказал про собак.

Есугей-багатур напомнил мудрому Дэй-сечену, что в жилах его сына течет кровь небесного волка…

Прошло три дня. За это время Темуджин успел подружиться с дочерьми унгиратского нойона, освоиться в курени новой родни и даже съездить с Дэй-сеченом на охоту.

Когда шаман Мунлик соскочил с коня на краю становища, никто не заметил его — все унгираты собрались у юрты Дэй-сечена, наблюдая за борьбой сына Есугея и мальчика по имени Сарган, доводившегося Борте троюродным братом.

Юные борцы, обхватив друг друга, тяжело дышали, стараясь повалить друг друга на землю. Толпа подбадривала их восторженными криками. Саган почти уже свалил Темуджина, но тот в самый последний момент сумел вывернуться. Он дал Сагану подножку, навалился сверху, не давая сопернику встать.

— Так не честно! — завопил Саган, тщетно пытаясь высвободиться. — Не по правилам!

Ба-амм! — гулко ударил шаманский бубен. Люди замолкли, начали испугано оглядываться на подошедшего Мунлика. Темуджин слез с Сагана, протиснулся вперед.

Шаман был мрачен. Он еще несколько раз потревожил бубен и заговорил, глядя в землю:

— Горькие, черные вести привез я тебе, Темуджин Борджигин, сын Есугея! Слушай же, и вы, унгираты, слушайте тоже: по дороге в родной улус встретил Есугей-багатур в степи шестерых пастухов-хонхотаев, искавших лошадиный табун. Как велит обычай, пастухи пригласили путника разделить с ними трапезу. Не знал Есугей, что сидят перед ним коварные татары, которые лишь прикидываются хонхотаями. В чашу гостю подлили они смертельного цзиньского яду. Не иначе как Вечное Синее небо сомкнуло свои ясные очи в тот миг, когда Есугей пил тот кумыс! Слишком поздно понял он, что случилось. Но даже отравленный, нашел в себе багатур силы, чтобы достать меч и зарубить проклятых татар! Теперь вороны клюют их глаза, мыши выгрызают их печень. Я застал последнее дыхание Есугея. Он сказал мне, перед тем, как уйти к предкам, чтобы я отвез тебя, Темуджин, в родной улус. Теперь ты там — хозяин! Вот малгай Есугея-багатура. Он завещал его тебе.

Шаман умолк, перевел дух и вытряхнул из заплечного мешка под ноги мальчику окровавленную человеческую голову.

— Кто это? — хрипло спросил Дэй-сечен.

— Много лет назад этот человек, называвший себя Звездочетом, был пленен Есугеем. Он свидетельствовал рождение Темуджина и предсказал багатуру смерть от яда. Есугей на радостях пощадил дерзкого и отпустил его. И вот Звездочет вернулся в наши степи. Это он привез яд и дал его татарам. Это он нанял их за желтое золото Цзинь, чтобы расправиться с нашим владыкой. Татары боятся Есугея, без платы они отказались идти на черное дело.